Сходила поиграть на модао (и не только) ШВ. На дайри это был мой первый фест за почти год и я, пожалуй, отвыкла вообще от командных игр и фестовых форматов. И, наверное, в прицнипе мне стало ближе писать для себя, когда идея появляется и ты по факту ее исполняешь, не опираясь на дедлайны, желание угодить и не надеясь особо на фидбек. Хотя вспомнить какого это - играть в фестовом формате и с командой, было достаточно интересно. Да и с командой очень повезло, все оказались невозможными и очень вдохновляющими котиками. Да и фидбек все же был. Это приятно порадовало.
С реалиями древнего китая я, пожалуй, еще долго буду на Вы. Сложно с тонкостями, сложно выдержать диалоги так, чтобы они смотрелись гармонично, создать атмосферу. А имена просто выебали меня в мозг со всеми этими иероглифами, которые нельзя употреблять без фамилии, ибо он только один, но с фамилий пвп превращается в ученическое пособие по ебле, а с ласковым "А" пестрит, как домашний халат моей бабули. Но в любом случае интересно все это изучать, узнавать что-то новое и учиться писать. Хотя я, пожалуй, немного недовольна работой, которую принесла. Во-первых все из-за тех же имен и того, что слишком поздно узнала о том, как все же верно будет писать их, от того текст и пестрил именами. А во-вторых из-за того, что скопилась реаловая усталость а после всех правок замылился глаз, и я так и не смогла ощутить текст полностью. Но не страшно. Буду работать над собой, своими текстами и стараться быть лучше.
Название: Немного заботы
Персонажи: Лань Сичэнь/Цзинь Гуанъяо
Категория:слэш
Рейтинг: NC-17
Тип: авторский фик
Жанр: романтика, PWP
Размер: 1704
Саммари: В Благоуханном дворце они с Яо сейчас совершенно одни — отпускать всех слуг, когда глава Лань приезжает в Ланьлин, стало привычкой, поэтому Сичэнь не беспокоится, что их могут прервать
читать дальше— Ты же знаешь, что я могу сделать это сам?
— Знаю.
— И?
— И я помогу тебе. Потому что хочу этого, А-Яо.
Руки Гуанъяо перестают касаться маозцы и опускаются вниз. Лань Сичэнь сам стягивает шапку, убирая ее на столик, и, мягко касаясь пальцами щеки, отводит упавшие на лицо Гуанъяо пряди. У Гуанъяо взгляд прямой и открытый, а в уголках губ притаилась улыбка — Лань Сичэнь касается их взглядом лишь на миг и встает за его спиной, проводит руками по талии, обнимая, и ослабляет пояс, держащий ханьфу. Он знает, что Гуанъяо вполне может раздеться сам или попросить помощи у слуг, но позволять этого Лань Сичэнь не хочет.
— Эргэ слишком заботлив. Мне бы не хотелось утруждать тебя.
Его слова звучат убедительно, и Лань Сичэнь мог бы поверить в них, если бы не притаившиеся на дне глаз смешинки, которые выдают Гуанъяо с головой, стоит ему лишь посмотреть через плечо, — ни капли серьезности. Улыбка на изящных губах становится четче, а в уголках глаз собираются едва заметные лучики. В ответ Лань Сичэнь лишь качает головой и опускает руки на плечи Гуанъяо, подталкивая вглубь комнаты.
— Утруждал ли ты себя, когда в прошлом месяце, приехав в Гусу, не отходил от моей постели, пока мне не удалось избавиться от жара?
Лань Сичэнь опускается вниз, касается пальцами кромки сапога, второй рукой придерживая подошву. Гуанъяо стоит, чуть покачиваясь, и опирается на плечо, пока Лань Сичэнь стягивает с него сапоги и отставляет их в сторону. А после выпрямляется, касаясь губами лба — чуть выше красной киноварной точки. Без своей привычной обуви, в подошве которой скрыт небольшой секрет, Гуанъяо кажется еще ниже. Теперь, когда Лань Сичэнь стоит так близко к нему, когда касается его подбородка, Гуанъяо действительно приходится задрать голову, чтобы заглянуть в глаза напротив.
— Зависит от того, о каком жаре говорит эргэ. Но в любом случае, навряд ли я отвечу да.
— Тогда почему ты считаешь, будто я поступлю иначе?
Тихий смешок, что срывается с губ Гуанъяо, тонет в журчании воды. Лань Сичэнь добавляет в таз горячую воду, приготовленную предусмотрительными слугами и жестом велит Гуанъяо сесть на скамью. Он слышит, как шуршит позади
ткань одежды, когда Гуанъяо послушно садится, и, отложив ковш в сторону, берет в руки таз, чтобы поставить его подле босых ног. Полумрак, царящий в покоях, разгоняет лишь дрожащее пламя свечей, и в уютной тишине Сичэню кажется, что он слышит, как плавится воск. За окном в кронах деревьев стихает ветер, и больше не раздается ни звука.
Лань Сичэнь опускается на колени.
В Благоуханном дворце они с Гуанъяо сейчас совершенно одни — отпускать всех слуг, когда глава Лань
приезжает в Ланьлин, стало привычкой, поэтому Лань Сичэнь не беспокоится, что их могут прервать. Пальцы ложатся на кромку дорогой ткани, обнажают ноги до колен, и Лань Сичэнь дразняще проводит кончиками пальцев по икрам, помогая Гуанъяо опустить ноги в таз.
— Ты можешь перестать носить подобную обувь. Это пойдет на пользу твоим ногам
Ладони опускаются на колени Гуанъяо и мягко сжимают их, привлекая внимание. Лань Сичэнь заглядывает ему в глаза, с беспокойством отмечая хмурую складку между бровей. Он наверняка устал сильнее, чем показывает, и от этого Сичэню хочется отчитать его так же, как когда-то отчитывал его самого дядя, но он сдерживает себя.
Слабо улыбнувшись, Гуанъяо накрывает его руки своими.
Он не отвечает, лишь качает головой, и Лань Сичэнь знает, что это безмолвное «нет» несет в себе больше, чем любые слова. Извинение перед ним и самим собой — за отказ, и неозвученная
слабость, которую Гуанъяо позволят себе показать, но не произнести. Сичэню не нужны слова, чтобы ответить, Гуанъяо они не нужны тоже, чтобы понять — Лань Сичэнь будет на его стороне, вне зависимости от его выбора.
И будет стремиться помочь всем, чем сможет, даже если Гуанъяо не захочет этого принять.
Вода остывает слишком быстро, но этого достаточно, чтобы расслабить уставшие стопы. Лань Сичэнь накрывает ноги Гуанъяо полотенцем, бережно промакивает их, стирая влагу. Проводит большим пальцем по центру стопы, ощутимо надавливая, и чувствует, как Гуанъяо вздрагивает, пытаясь отстраниться.
— Эргэ, не надо.
— Молчи.
Гуанъяо замолкает, но по телу его то и дело проходит дрожь, а с губ срываются вздохи. Аромат жасминового масла ненавязчиво витает в воздухе, когда Лань Сичэнь чуть смазывает пальцы для лучшего скольжения. Он уверенно гладит и мнет стопу, сначала одной, а после второй ноги, прежде чем коснуться губами выпирающей на щиколотке косточки.
— Что ты делаешь?
Голос у Гуанъяо чуть хриплый и низкий. Лань Сичэнь улыбается, не открывая глаз, и ведет губами ниже, касаясь внутренней стороны стопы, оставляя поцелуй прямо там, где начинается изгиб.
— Целую тебя. А на что похоже?
— Пожалуйста, не…
— Ты снова будешь просить меня не делать этого, а я снова скажу тебе, что хочу. Не трать слов впустую, Гуанъяо.
Лань Сичэнь поднимает взгляд, сразу же встречаясь со взглядом Гуанъяо. В широко распахнутых глазах растерянность мешается со страхом, а рот чуть приоткрыт в удивлении. Даже в тусклом свете свечи видно, как краска смущения заливает щеки Гуанъяо
пальцы нервно сминают ткань штанов. Лань Сичэнь снова ведет губами вверх вдоль стопы, вновь касаясь косточки, прежде чем подняться выше по голени. Кожа все еще чуть влажная и источает едва уловимый цветочный аромат, но, обычно ненавязчивый, сейчас он кажется столь же острым, как и скапливающееся внутри желание. Лань Сичэнь любит, когда Гуанъяо становится таким — растерянным, открытым. Почти беззащитным, с затаившимся на дне глаз страхом и неверием, что Сичэнь действительно здесь, рядом с ним.
Ему не нужно говорить этого вслух, Лань Сичэнь и так все знает — слишком долго в его собственной душе жил страх, что все, что есть между ними — лишь его наваждение. Что Гуанъяо сбежит, исчезнет, подобно растворившейся в воздухе мелодии, стоит только Сичэню сказать о чувствах, что так долго томились внутри. Так страшно было коснуться его лица в первый раз, осторожно накрыть чужие губы своими. Будто в бреду понять, что на поцелуй отвечают — почти с таким же отчаянным желанием. Что его не отвергли и не сбежали, а приняли чувства, разделяя их на двоих.
— Не видеть и не слышать тебя, не касаться тебя так долго — тяжелая пытка, через которую пришлось пройти.
Лань Сичэнь проводит ладонями по икрам, придвигаясь ближе, тянется вперед, и они почти соприкасаются носами. Пальцы легко гладят внутреннюю сторону бедра, скользят вверх и вниз, пока Лань Сичэнь губами ловит его дыхание, все еще удерживаясь от поцелуя. Желание в глазах напротив столь явно, что Лань Сичэнь чувствует, как тяжелеет внизу живота. Холодные пальцы очерчивают овал лица, прежде чем замереть на подбородке, когда Лань Сичэнь слышит тихий голос Гуанъяо.
— Дни без тебя кажутся пустыми, а ночи холодными.
Гуанъяо вскользь касается
своими губами губ Сичэня — не поцелуй даже, лишь намек на него, и Лань Сичэнь закрывает глаза.
— Сегодня ты будешь мечтать о том, чтобы все окна были открыты настежь. Я не позволю тебе замерзнуть. Обещаю.
Он не видит лица Гуанъяо, но слышит улыбку в его голосе.
— Я верю тебе.
Они целуются долго и глубоко, кусая губы друг друга и сталкиваясь языками. Гуанъяо продолжает касаться лица Сичэня, ощутимо сжимая подбородок, не давая отстраниться раньше, чем он сам позволит. Кожа у Гуанъяо, горячая и мягкая, покрывается мурашками от прохладного дуновения ветерка из-за резко разведенной в стороны рубахи. Лань Сичэнь целует шею и плечи, оглаживает ладонью грудь и живот, пачкая их остатками масла. Скамья узкая и неудобная, но дойти сейчас до кровати кажется невозможным. Поэтому Лань Сичэнь лишь накрывает его тело своим, безостановочно целуя. Он не может назвать Гуанъяо хрупким — под пальцами Лань Сичэнь чувствует твердые мышцы и ощущает, как напрягается пресс на животе, когда ладонь ласкает промежность. Но все же он гораздо меньше него и Лань Сичэнь вжимает любовника прямо в твердую поверхность, будто желая спрятать так, чтобы видеть Гуанъяо мог только он сам.
Гуанъяо стонет и выгибается навстречу, проводит рукой по своей груди, щипая и оттягивая сосок, и Лань Сичэнь, отстраняясь, видит на натянутой напряженной плотью ткани влажное пятно.
Штаны легко скользят вниз, Лань Сичэнь закидывает его ногу на свое плечо, свободной рукой нащупывая склянку с маслом. Проводит языком по внутренней стороне бедра, опускается ниже, заставляя Гуанъяо прижать колено к груди. Лань Сичэнь любит смотреть на него в такие минуты: охваченный желанием и такой открытый, принадлежащий только ему и сосредоточенный лишь на нем одном. Язык проходит по мошонке и вверх по стволу, прямиком к влажной, чуть покрасневшей головке. Лань Сичэнь кружит вокруг нее языком, слизывает горьковатую смазку, смакуя ее вкус, и касается пальцами ложбинки меж ягодиц. Надавливает, потирает пальцами вход, дразня, прежде чем толкнуться внутрь, одновременно вбирая член в рот. В протяжном стоне, сорванном с губ, Лань Сичэнь едва может разобрать свое имя. Он лижет и сосет, втягивает щеки, вбирая больше, то насаживаясь почти до самого конца, то выпуская член почти полностью, оставляя на языке лишь тяжелую головку. Гуанъяо, сначала туго сжимавший пальцы внутри себя, постепенно расслабляется, способный принять больше, и Лань Сичэнь дает ему больше, добавляя третий. Разводит их в стороны, трет изнутри чувствительные стенки, думая о том, что совсем скоро он сможет заменить пальцы своим членом.
Спутавшиеся распущенные волосы Гуанъяо касаются его лица, когда Гуанъяо приподнимается, упираясь кулаком в скамейку.
В затуманенном взгляде едва можно разобрать проблеск разума. У Гуанъяо потрескавшиеся, искусанные губы и пылающие щеки, а голос чуть хриплый, когда он произносит:
— Остановись. Я хочу чувствовать тебя внутри, когда дойду до грани.
Пальцы Гуанъяо ласково скользят по щеке, прежде чем очертить контур губ, все еще обхватывающих плоть
и от этого жеста, от этого взгляда собственное возбуждение становится почти болезненным. Лань Сичэнь лишь качает головой, на мгновение отстраняясь, и позволяет себе улыбнуться.
— Позже.
И вновь берет в рот, начиная быстрее двигать пальцами. Чувствует, как Гуанъяо запускает пятерню в его волосы, сжимает крепко, почти до боли, но останавливаться Лань Сичэнь не собирается. Он помогает себе рукой, лаская пальцами мошонку, проводит по стволу и чувствует, как член во рту дергается, повторяя движение Гуанъяо.
— Эргэ!
Вскрик переходит в стон и рот наполняется теплым, горьковатым семенем. Лань Сичэнь втягивает головку в горло, глотая все, что Гуанъяо может ему дать, прежде чем отстраниться и языком подцепить оставшуюся в уголке губ каплю. Он выпрямляется, и Гуанъяо, тяжело дышащий, с быстро бьющимся сердцем, тяжело приваливается к его плечу. Лань Сичэнь проводит по его волосам, обнимает свободной рукой и чувствует, что начинает улыбаться, слыша негромкий расслабленный смех.
— Я же просил тебя.
— Я не смог лишить себя удовольствия сделать тебе приятное. И не собираюсь лишать себя его этой ночью.
В глазах напротив загорается хитрый огонь, и Лань Сичэнь лишь крепче прижимает Гуанъяо к себе, когда тот накрывает его губы своими, толкаясь языком в рот. Лань Сичэнь точно знает — этот раз они проведут в постели, и он не закончится так быстро.
Как и следующие после него.